Заседание городского суда прошло буднично. Пашка понял, что мать лишили родительских прав, а его определяют в детский дом или, как выразилась судья – «временно помещают в организацию для детей, оставшихся без попечения родителей».
Мать истерично кричала, что будет жаловаться, что отнимают у матери единственного ребенка! Присутствующим было неловко смотреть на опустившуюся женщину, в мятой, пропахшей табаком одежде, обрюзгшую от вечной пьянки.
На этом заседание суда закончилось. Пашка ожидал подобного решения и не расстроился, тем более, к матери сыновних чувств не испытывал, впрочем, как и она к нему – материнских. К Пашке подошла пожилая женщина с усталыми глазами. Галина Ивановна – узнал Пашка, директор городского детского дома.
- Идем, Павел, - сказала она и положила руку на его плечо, – у нас тебе будет лучше.
Пашка резким движением сбросил с плеча руку и смерил ее колючим, недоверчивым взглядом. За десять прожитых лет он уже повидал взрослых и уяснил: чем лучше они к тебе относятся, тем больше потом от тебя потребуют.
Сбегать в соседний дом за «ханкой» или передать маляву – это еще так-себе. Приходилось и на стреме постоять, пока мамкины собутыльники обносят ларек или квартиру. На большее он не соглашался.
В первый же день, после ухода воспитателей, детдомовцы с выдумкой, но без злобы «прописали» вновь прибывшего. Пашка решил пока следовать детдомовским законам и не выеживаться.
Ему не понравилось здесь. Курить – нельзя, отбой и подъем – по расписанию, да еще в школу ходить – обязательно. Что хорошо – так это вкусная, сытная еда и теплая одежда, выданная к холодам. Задерживаться здесь он не собирался и только ждал удобного случая.
Галина Ивановна, добрая и отзывчивая на детское горе женщина, заведовала детдомом много лет. Ее бывшие подопечные съезжались каждый год в день очередного выпуска ребят, поддерживали, помогали им найти свое место в большом мире.
Приходили и в праздники, да и просто так забегали. В общем считали себя старшими братьями и сестрами воспитанников. Много души и нервов было вложено в каждого из них, но большого сердца Галины Ивановны хватало на всех.
И вот теперь – Пашка… Несколько раз она пыталась поговорить с ним, но чувствовала, что пробиться через коросту, годами нараставшую на душе этого волчонка, будет непросто. Нужно время.
Он ушел ноябрьской ночью, пока не выпал первый снег. Кроме одежды прихватил плотный полиэтиленовый пакет, в который высыпал кастрюлю котлет, приготовленных на утро ребятам, булку хлеба и большую пачку чая.
На первое время хватит, а там можно будет откупорить заначку. Открыв половинку окна, выбрался из детдомовской кухни, створку аккуратно прикрыл и двинулся глухими улицами - за город.
Дойдя до конечной остановки автобуса, под неярким светом фонаря набил полкармана «бычков» и двинулся дальше – к садовым участкам. Это место он выбрал загодя, еще до суда, предвидя подобный исход дела.
Заброшенный домик на краю участков, заросший бурьяном и с поваленным забором – необитаем, дураку понятно. Двери и стекла – на месте. Стараясь быть незамеченным, натащил сюда старых одеял, пару матрацев, подушку – все это позаимствовал в опустевших после летнего сезона домиках.
Сюда же заранее перенес заначку – металлическую коробку с деньгами, что натырил по карманам у мамкиных собутыльников – пока они спали мертвецким сном. Надо отсидеться недельку, а потом – в Сочи. Денег должно хватить.
Дойдя до места, огляделся. Все чисто. Осторожно вошел в домик. В свете наступающего утра убедился – все на месте, незваных гостей не было. Выложил из пакета припасы – котлеты издавали приятный аромат. Умеют все-таки готовить детдомовские повара!
Первым делом распотрошил бычки, скрутил цигарку и закурил. Отвыкший от табака, почувствовал головокруженье и тошноту. Захотелось на свежий воздух – продышаться. Открыв дверь на улицу, он пошатываясь вышел на крыльцо и присел, прикрыв глаза.
Дурнота проходила, но глаза еще застилала пелена слез. Сквозь них он и разглядел, как из бурьяна высунулась голова кошки, потом она показалась вся. Осенний ветер ерошил шерстку на костлявом тельце.
«Трехшерстная» - отметил про себя Пашка.
- Голодная? Котлеты учуяла? – Кошка стояла молча, настороженно поглядывая на Пашку. – Похоже, ты тоже осталась без попечения родителей, – Пашка хохотнул. – Ну заходи, поделюсь с тобой чем Бог послал.
Пашка вошел в дом, кошка юркнула за ним. Он достал из пакета две котлеты, одну стал жевать сам, другую бросил кошке. Та с жадностью кинулась на подношение, но есть не стала. Схватив котлету, она подошла к дверям и сдавленно мяукнула.
- Ешь здесь, можно, – с набитым ртом предложил Пашка, но кошка ждала. – Ладно, иди.
Пашка приоткрыл дверь и стал наблюдать за незваной гостьей. Та пересекла участок и забралась в груду досок, бывших когда-то собачьей конурой.
Он последовал за ней и заглянув в конуру даже присвистнул – котлету урча и давясь поедали два котенка, а мама-кошка, ни кусочка не съев, вылизывала их, прикрывая от осеннего ветра своим худеньким тельцем. От увиденного у Пашки почему-то защемило в груди.
- Вот бы мне такую маму, - прошептал он, решительно сгреб хвостатое семейство и направился в домик.
– Будете жить со мной! - сказал он маме-кошке, и она замурчала, наверняка поняв смысл его слов.
Все утро он возился с котосемейством, кормил их котлетами, играл с котятами. Кошка с благодарностью смотрела на него, однажды даже подошла, потерлась о Пашкину щеку, что-то мяукнула и прилегла на разложенный на полу матрац.
Ближе к полудню Пашка сообразил, что с кошкой что-то неладно. Она не вставала, носик был сухой и горячий, а тельце временами сотрясала дрожь.
Котята безмятежно спали, укутанные одеялом, а Пашка нянчился с кошкой, грея ее за пазухой казенного пальто. Что-то рассказывал ей и просил потерпеть. Кошка благодарно мурчала и даже лизнула его в щеку, отзываясь на заботу и ласку. Но ей становилось хуже и хуже.
Сообразив, что без врачебной помощи она может погибнуть, Пашка забрал всю заначку, завернул кошку в одеяльце и почти бегом кинулся к конечной остановке автобуса. Благо он был на месте и тронулся, едва Пашка с кошкой на руках зашел в двери.
Ветеринарная клиника была в соседнем квартале с детдомом, но Пашка уже не думал о последствиях.
«Надо спасти маму-кошку, - накрепко засело у него в голове, - а там – будь что будет».
Прием шел по записи. Но молодой врач, окинув взглядом Пашку, чему-то улыбнулся и пригласил его в приемную вне очереди.
- Давай сюда твою страдалицу, - доктор ловко развернул одеяло.
Позвал на помощь медсестру и, выставив Пашку за двери, приказал ждать. Ждать пришлось минут тридцать. Вышел тот же доктор и присев рядом с Пашкой на стул, принялся рассказывать:
- Кошка твоя сильно простужена и истощена. Еще и инфекцию подхватила. Организм ослаблен. У нее же есть котята?
- Да, - кивнул Пашка, - двое. Они жили на улице. Она сама не ела, все им таскала. Она поправится?
- Будем лечить, – доктор пожал плечами, - думаю, поправится.
- Доктор, заберите деньги, у меня больше нет, только вылечите ее, – Пашка протянул доктору свою заначку, но тот мягко отвел его руку.
- Будем лечить, - повторил он, - а ты приходи завтра, нет, лучше сегодня вечером. Обсудим с тобой ее лечение. И обязательно принеси котят, их тоже надо осмотреть.
Едва дождавшись вечера, Пашка добрался до клиники и достал из-за пазухи котят.
- Вот они, - Пашка погладил несмышленышей и оглядел приемную. – А где их мама? Она живая?
- Не волнуйся, все в порядке, – доктор глядел на него серьезно, даже строго. – Она пока под капельницей, но все будет хорошо - слово даю. А я слово – держу! Оставь котят и подожди в коридоре. Только обещай, что никуда не уйдешь! – Он хитро взглянул на него поверх очков. – Обещаешь?
- Конечно! – Пашка даже удивился. – Куда я уйду?
Он закрыл за собой дверь и замер в нерешительности. В коридоре, на стуле сидела Галина Ивановна – директор детского дома, из которого ночью он дал деру. Галина Ивановна с грустной улыбкой смотрела на Пашку:
- Обещал доктору – держи слово, - она похлопала ладонью по стулу рядом с собой, - садись, Павлик, подождем вместе.
- Как вы узнали, что я здесь?
Пашка не смотрел на собеседницу, было стыдно, хотелось сорваться с места и бежать, только бы не видеть добрых глаз этой немолодой женщины.
- Леша, вернее, Алексей Сергеевич - ветеринарный врач, он тоже рос в нашем детдоме. Был первым задирой и хулиганом и едва не угодил в колонию. Неужели ты думаешь, что такой человек не понял, что ты – наш?
- Он тоже? – Пашка, ошарашенный этим открытием, во все глаза таращился на Галину Ивановну.
- Да, он тоже. Всегда любил животных, особенно котят. Пришлось даже разрешить ему держать их в детдоме. – Она улыбнулась, вспомнив каким был Леша в детстве. – После этого он дал мне слово, что забудет прежнюю жизнь. И слово сдержал! Потом - выучился, отслужил в армии и вот… - она взмахнула рукой в сторону кабинета, - теперь он Алексей Сергеевич!
Пашка молчал, и напряженно думал. Он хотел высказать все, что лежало на душе. Что сейчас он понимает, что поступил нехорошо, но ночью казалось – что правильно.
Рассказать про заботливую кошку-маму, про то, как ему хотелось стать ее котенком, чтобы почувствовать нежность и ласку мамы, чего не было в его жизни. Как ему хочется помочь кошке потому, что она такая хорошая, что и среди людей таких не бывает.
Но слова комом стояли в горле. Галина Ивановна поняла, что творится в душе мальчика, мягко обняла его, притянула к себе:
- Намерзся, Павлик? Холод-то какой на улице!
И почувствовала, как напряглось мальчишеское тело, еще стесняясь отзываться на ласку. Но короста, облепившая душу, уже осыпалась кусками, обнажая горячее, доброе, отзывчивое сердце. Пашка обмяк и притих, почувствовав себя котенком под защитой мамы, готовой заслонить и уберечь его от невзгод этого не всегда справедливого мира.
- У вас все нормально? Паша? Галина Ивановна?
В дверях кабинета стоял Алексей Сергеевич с котятами в руках, глаза его за стеклами очков весело щурились. Мальчик и женщина ответили ему улыбками, одновременно утирая глаза.
Что-то перевернулось в сознании мальчика за эти несколько минут. Пашка встал, взглянул на них и, став серьезным, твердо сказал:
- Галина Ивановна, Алексей Сергеевич! Я тоже - даю слово!
Автор: Tагир Нурмухаметов
Тема: Пашка (Прочитано 1417 раз)
