Михаил Чехов. «Жизнь и встречи» . Отрывок
Первый человѣк, котораго я «встрѣтил» в жизни, человѣк глубоко поразившій меня, был мой отец. Я трепетал перед ним, изумлялся ему, боялся, но не мог полюбить никогда. Для меня он был страшен во всѣх своих проявленіях. Сила его взгляда и голоса, его рост и атлетическая фигура — пугали меня. Физическія, душевныя и умственныя силы его казались мнѣ безграничными. Он не знал ни страха, ни препятствій и все покорялось ему. Эрудиція его была поистинѣ удивительна. По образованію естественник и математик, он великолѣпно оріентировался и в других областях науки, включая и медицину. Слежнѣйшими философскими концепціями он жонглировал, как мячами. Владѣл многими языками и уже будучи стариком в два-три мѣсяца изучил финскій язык. Но он был слишком большой оригинал и это помѣшало ему использовать свои знанія и громадную жизненную энергію сколько нибудь систематически.
Вращаясь в правительственных сферах и имѣя большое общественное вліяніе он временами опускался на «дно», дружа с бродягами, ворами и хулиганами. Он органически не мог выносить ничего обыкновенного,
привычного, трафаретного. Карманных часов он имѣл 14 или 15. Стѣнные часы его были сдѣланы им самим из дерева и украшены прутьями, пробками и мхом. Вмѣсто гирь висѣли бутылки с водой. Пишущая машинка была заброшена на чердак.
— Чорт знает какая безсмыслица, — негодовал он, — извольте на точку или на запятую затрачивать то же усиліе, что и на букву Телефон был тоже уничтожен — он звонил не тогда, когда хотѣлось отцу. Но зато над кроватью его висѣл пожарный звонок, извѣщавшій его о пожарах, как днем, так и ночью.
Отец много писал. Перья употреблялись гусиныя или даже куриныя от собственных кур. Куры разводились только дорогих, рѣдких и нѣжных пород. Онѣ умирали от климата, от погоды, от недоѣданія и переѣданія. Убивала их несомнѣнно и система их образа жизни, изобрѣтенная отцом. В курятникѣ были продѣланы отверстія двоякаго рода: одни для входа, другія для выхода. Куры не знали этого и отец гонялся за ними с угрозами. Пѣтухам предлагалось ухаживать за курами по выбору отца. Это вело к осложненіям. К тому же вели и раціональныя кормушки, сдѣланныя по его рисункам. В комнаты доносился громовый голос отца, крики кур и хлопанье крыльев.
— Навѣрное кормежка? — спрашивала мать, подходя к окну. И если видѣла за рѣшеткой курятника, как на площади Св. Марка, птиц, вьющихся в воздухѣ, она говорила:
— Да, кормит.
Входил отец, внося с собой острый запах курятника.
— Что ты их мучаешь, право. Дал бы поѣсть им, как всѣ птицы ѣдят, — говорила мать.
— Куриное хозяйство, это наука, — отвѣчал отец разсѣянно. — Нельзя: «как ѣдят», а надо: «как надо» чтоб ѣли, голубчик ты мой.
— Да, вѣдь , мрут они у тебя.
— Мрет извѣстный процент.
— У тебя сколько ни мрут — все процент.
— Математика!
Отец уже думал, чѣм бы заняться.
—Ну-с , — провозглашал он, — а теперь инкубатор!
Цыплята выводились искусственным способом. Когда наступало время «заряжать» инкубатор, населеніе дома приходило в движеніе. Отец садился против свѣчи и, прищурив глаз, смотрѣл сквозь скорлупу яиц, стараясь установить: оплодотво-рены они или нѣт . Мать, брат, няня, прислуга и я, под его окриками, дѣлали множество дѣл одновременно: кипятили воду, носили ее в кабинет, гдѣ помѣщался инкубатор, слѣдили за градусником, помечали числа и породы на яйцах, размѣщали яйца на сѣткѣ инкубатора, регулировали керосиновую лампу и все хаотично, хлопотливо и с волненіем. Яйца переворачивались дважды в день, причем отец неизмѣнно об'яснял мнѣ:
— В природѣ это самое дѣлается инстинктом насѣдки.
Однако к этому инстинкту присоединялось и разумное вмѣшательство отца: он часто вынимал яйца из инкубатора и при помощи свѣчи слѣдил, как день за днем развивалось и начинало биться маленькое сердце в яйцѣ. Много жизней погибло от этого. Но так как инкубатор был самодѣльный и, слѣдовательно, по размѣрам своим соотвѣтствовал фантазіи отца, то через три недѣли все же вылуплялось множество цыплят. Тут мать и я должны были изображать курицу-насѣдку. Отец учил нас ударять пальцами по столу перед носами цыплят и произносить тонкими голосами: «тю-тю-тю». Сам же он сооружал в это время из тряпок (платья матери при этом страдали всегда), приспособленіе, которое, спускаясь на спинки цыплят, должно было изображать для них пушистый животик насѣдки. Отец знал, конечно, что насѣдка теряет свое опереніе на брюшкѣ, но изобрѣтать «пушистость» было интереснѣе и в этом случаѣ природа не принималась во вниманіе.
В отцѣ жил дух протеста против общественных устое в его времени, но и этот протест был не организован в нем и носил характер бунтарства. Он подавал, напримѣр, демонстративно на улицѣ руку городовому, чтобы вызвать негодованіе сильных міра сего, а к высокопоставленным лицам ѣздил в костюмѣ, совершенно для этого не подобающем.
Жизнь с отцом была тяжелой и напряженной. Мука моя усиливалась еще и оттого, что он привлекал меня ко всѣм своим изобрѣтеніям в качествѣ ближайшаго сотрудника.
— Все в игрушки играешь! Э-эх, ты, маленькій! Бросай все, иди линолеум дѣлать! Живо!
На дворѣ стояла бочка, наполненная старыми газетами. Онѣ были залиты водою и клеем. Большой палкой я должен был мѣшать содержимое бочки, пока газеты не превращались в липкую массу. Мучаясь от боли в спинѣ и в руках, плача от безсильной злобы на отца за прерванную игру, я нѣсколько дней подряд дѣлал «линолеум», боясь возразить отцу или попросить отдыха. «Линолеум» был размазан на полу большого кабинета отца, покрыт красной краской и через недѣлю снова содран. Он лопнул и покоробился, уподобив пол кабинета фотографіи лунной поверхности.
В перерывах между изобрѣтеніями отца я жадно играл, спѣшил и волновался. У меня надолго осталось стремленіе как можно скорѣе додѣлать то, что доставляло мнѣ удовольствіе.
«Новый журнал». Нью-Йорк, № 7, 1944 г.
" Искусство серебряного века "
Фото: братья Антон Павлович Чехов и его брат Александр Павлович Чехов(1855 - 1913). Сын А. П. Чехова - Михаил Александрович Чехов(1891 - 1955).
Михаил Чехов. «Жизнь и встречи» . Отрывок (Прочитано 481 раз)