Мне было 10, а Дариге -13. Дети не могут долго скорбить, у них своя жизнь, мирное это время или война. В сентябре этого 45 года мы собирались в парке и там игрались. В конце парка была та братская могила, потом подросшие деревца. Дальше теремки, лавочки и главное -танцплощадка,. Мы бегали туда, нас выгоняли, и мы играли в догонялки, прятки.Главное было находиться рядом с танцующими парочками. Однажды мы с Даригой спрятались вместе в кустах за дорожкой, почти напротив танцплощадки. Когда прошло достаточно много времени, Дарига удивилась, -почему музыка играет тихо, и никто нас не ищет. Она вышла на дорожку и посмотрела в сторону братской могилы. Когда я хотела предупредить, что сейчас ее застукают, увидела, что она стоит с открытым ртом. Лицо ее было перекошено ужасом. Я тут же выглянула посмотреть, что там. По дорожке по направлению к нам шел человек, он был коричнево-черный и высотой он был с телеграфный столб. Я поняла, что это ее отец. Уже был виден жир, лоснившийся на его сгоревшем лице. Мы не могли двигаться, он приближался. И вдруг, он уменьшился и стал ниже меня. Вот, в этот момент, я пришла в себя (я всегда была бойкой девчонкой). Схватила ее за руку и стала тащить к парапету, убегать. Она была такая тяжелая, неповоротливая. Мы падали, кусты обдирали наши кофточки, лица, руки. До этого стояли в трех-четырех шагах от парапета, а сейчас мы не могли до него добежать. В конце-концов, мы выбежали из этого парка. И даже не удивились, что музыка давно не играла, на улице было темно. Мы побежали в сторону своих домов, сначала добежали до танцплощадки, потом дальше. И тут нас встретили наши мамы. Получили от них порки.
Никому об этом случае мы не говорили. И когда на следующий год в феврале, маму Дариги отправили в компанейск(это так называемая психушка), мы поняли, что ее маме тоже пришлось не сладко, и она его тоже видела.