Из воспоминаний жены Хармса Марины Малич
2 февраля 1942-го, в самый страшный для блокадного Ленинграда месяц, Хармс умер от истощения в питерских "Крестах".
Вера Кетлинская, которая возглавляла в блокаду ленинградскую писательскую организацию, рассказывала, что ей в начале войны приходилось несколько раз удостоверять личность Хармса, которого подозрительные граждане, в особенности подростки, принимали из-за его странного вида и одежды (гольфы, необычная шляпа, «цепочка с массой загадочных брелков вплоть до черепа с костями» и т.д.) за немецкого шпиона. Наконец, 23 августа 1941 г. Хармс был арестован НКВД за распространение в своём окружении «клеветнических и пораженческих настроений».
В постановлении на арест приводятся слова, якобы сказанные Хармсом:
«Советский Союз проиграл войну в первый же день, Ленинград теперь либо будет осажден или умрет голодной смертью, либо разбомбят, не оставив камня на камне…».
Из воспоминаний жены Хармса Марины Малич:
"Я положила кусочек чего-то, – может быть, хлеба, – что-то маленькое, мизерное, что я могла передать ему. Пакетик был крошечный.
Всем знакомым я сказала, что иду туда, чтобы все знали, потому что я могла и не дойти, у меня могло не хватить сил, а туда надо было идти пешком.
Я шла. Солнце светило. Сверкал снег. Красота сказочная.
А навстречу мне шли два мальчика. В шинельках, в каких ходили гимназисты при царе. И один поддерживал другого. Этот уже волочил ноги, и второй почти тащил его. И тот, который тащил, умолял: "Помогите! Помогите! Помогите! Помогите!"
Я сжимала этот крошечный пакетик и, конечно, не могла отдать его.
Один из мальчиков начинал уже падать. Я с ужасом увидела, как он умирает. И второй тоже начинал клониться.
Всё вокруг блистало. Красота была нечеловеческая – и вот эти мальчики…
Я шла уже несколько часов. Очень устала. Наконец поднялась на берег и добралась до тюрьмы. Там, где в окошко принимают передачи, кажется, никого не было или было совсем мало народу. Я постучала в окошко, оно открылось. Я назвала фамилию – Ювачёв-Хармс – и подала свой пакетик с едой.
Прошло минуты две или минут пять. Окошко снова открылось, и тот же мужчина со словами:
– Скончался второго февраля, – выбросил мой пакетик в окошко.
И я пошла обратно. Совершенно без чувств. Внутри была пустота. У меня мелькнуло: "Лучше бы я отдала это мальчикам". Но всё равно спасти их было уже нельзя".