Письмо Александра Вертинского
первому заместителю министра культуры Сергею Кафтанову.«Дорогой Сергей Васильевич!
Если у Вас хватит времени и терпения прочесть это письмо, то посмотрите на него,
как на своего рода “курьёз”.
Лет через 30–40, я уверен в этом, когда меня и моё “творчество” вытащат из “подвалов забвения”
и начнут во мне копаться, как копаются сейчас в творчестве таких дилетантов русского романса,
как Гурилёв, Варламов и Донауров, это письмо, если оно сохранится, будет иметь своё значение
и, быть может, позабавит радиослушателей какого-либо тысяча девятьсот… затёртого года!
Почему я пишу его? Почему я обращаюсь к Вам? Не знаю.
К Вам оно меньше всего надлежит, если говорить официально.
Но... я не вижу никого, к кому бы я мог обратиться с моими вопросами,
и не верю в человечность, внимательность, чуткость ни одного из ваших “больших” людей,
потому что они слишком заняты другими, более важными государственными делами
и их секретари никогда не положат на их стол моё письмо и вообще не допустят меня до них.
Щадя время, учитывая их занятость и ещё потому, что эти большие люди за 13 лет,
что я нахожусь в Союзе, ни разу не удосужились меня послушать!
Где-то там... наверху всё ещё делают вид, что я не вернулся, что меня нет в стране.
Обо мне не пишут и не говорят ни слова, как будто меня нет в стране.
Газетчики и журналисты говорят “нет сигнала”. Вероятно, его и не будет.
А между тем я есть! И очень “есть”! Меня любит народ! (Простите мне эту смелость).
13 лет на меня нельзя достать билета!
Я уже по 4-му и 5-му разу объехал нашу страну. Я пел везде – и на Сахалине, и в Средней Азии, и в Заполярье, и в Сибири, и на Урале, и в Донбассе, не говоря уже о центрах.
Я заканчиваю уже третью тысячу концертов.
В рудниках, на шахтах, где из-под земли вылезают чёрные, пропитанные углём люди,
ко мне приходят за кулисы совсем простые рабочие, жмут мне руку и говорят:
“Спасибо, что Вы приехали! Мы отдохнули сегодня на Вашем концерте.
Вы открыли нам форточку в какой-то иной мир – мир романтики, поэзии, мир, может быть,
снов и иллюзий, но это мир, в который стремится душа каждого человека!
И которого у нас нет (пока)”.
Всё это дает мне право думать, что моё творчество, пусть даже и не очень “советское”,
нужно кому-то и, может быть, необходимо.
А мне уже 68-й год!
Я на закате. Выражаясь языком музыкантов, я иду “на коду”.
Сколько мне осталось жить?
Не знаю, может быть, три-четыре года, может быть, меньше.
Не пора ли уже посчитаться с той огромной любовью народа ко мне, которая, собственно,
и держит меня, как поплавок, на поверхности и не даёт утонуть?
Всё это мучает меня. Я не тщеславен.
У меня мировое имя, и мне к нему никто и ничего добавить не может.
Но я русский человек! И советский человек. И я хочу одного – стать советским актёром.
Для этого я и вернулся на Родину. Ясно, не правда ли?
Вот и я хочу задать Вам ряд вопросов:
1. Почему я не пою по радио? Разве Ив Монтан, языка которого никто не понимает, ближе и нужнее, чем я?
2. Почему нет моих пластинок? Разве песни, скажем, Бернеса, Утёсова выше моих по содержанию и качеству?
3. Почему нет моих нот, моих стихов?
4. Почему за 13 лет нет ни одной рецензии на мои концерты? Сигнала нет?
Я получаю тысячи писем, где меня спрашивают обо всём этом. Я молчу.
В декабре исполняется 40 лет моей театральной деятельности.
И никто этого не знает.
Верьте мне – мне не нужно ничего. Я уже ко всему остыл и высоко равнодушен.
Но странно и неприлично знать, что за границей обо мне пишут,
знают и помнят больше, чем на моей Родине!
До сих пор за границей моих пластинок выпускают около миллиона в год,
а здесь из-под полы всё ещё продают меня на базарах “по блату” вместе с вульгарным кабацким певцом Лещенко!
Мне горько всё это. Я, собственно, ничего у Вас не прошу.
Я просто рассказываю Вам об этом.
Потому что Вы интересуетесь искусством и любите, по-видимому, его.
Как стыдно ходить и просить, и напоминать о себе…
А годы идут. Сейчас я ещё мастер. Я ещё могу!
Но скоро я брошу всё и уйду из театральной жизни… и будет поздно.
И у меня останется горький осадок.
Меня любил народ и не заметили его правители!
Примите мой привет и моё глубокое доверие к Вам, как к настоящему советскому человеку,
и прошу помнить, что это письмо Вас ни к чему не обязывает.
Ваш Александр Вертинский».