Вечерком, после баньки, весь распаренный, горячий, пахнущий душистым берёзовым веничком, и счастливый, вышел я ко двору, отдышаться на лавке. Уже смеркалось и на небе повисла полная луна. Сладко пахло скошенной травой, сегодня только привезённой с лугов и разбросанной во дворе на просушку.
- Здорово, чаво сидишь один? - раздался знакомый голос и из-за палисадника показался сосед, дед Коля, балагур, знавший немыслимое количество баек.
- Да вот, сижу, после баньки отдыхаю, - ответил я.
- Ну и я с тобой посижу, моя-то нынче к сестре уехала в Сосновку, дак мне скучно одному-то в избе. И спать ещё рано.
Я подвинулся и уступил деду место на лавке.
- Да-а-а, - протянул дед, после короткой паузы, - Ночь-то кака нынче лунная. В такие вот ночи русалки любят на бережку сидеть, песни петь аль хороводы водить.
- Ну дед ты даёшь, вроде уже не в том ты возрасте, чтобы в сказки-то верить, - усмехнулся я.
- Возраст у меня самый что ни на есть замечательный, огонь ишшо, - возразил дед, - А вот ты, видать, хоть и в деревне вырос, да только так дурнем и остался.
- Это ещё почему? - обиделся я на такие заявления.
- А потому, что знать должон, что вокруг нас много чего есть неизведанного! - и дед поднял кверху указательный палец.
- Ну ладно, - смирился я, - Русалки, так русалки. Только как же они хороводы-то водят, у них ведь хвосты?
- Ох, и дурень ты, - покачал головой дед Коля, - То не наши русалки с хвостами, а загранишны! У них там за бугром всё не по-человечески. А наши русалки они как есть девки. Видел я одну такую однажды.
Я уставился на деда.
- Когда ж это?
- Не торопишься, так расскажу.
- Да куда торопиться, ночь тёплая, одно удовольствие сидеть и слушать твои байки.
- Байки не байки, а послушал бы деда, пока я жив. Вот умру и некому будет уму-разуму тебя учить.
- Брось, дед Коля, рано тебе ещё помирать. Давай лучше про русалку рассказывай, не томи.
И дед Коля начал свой рассказ.
- Было это в ту пору, когда я ещё молодой был, вот как ты. Бабку свою не знал даже тогда. Ну дело молодое-озорное, заглядывался на девок, невесту себе высматривал. Да никто не глянулся пока, так хиханьки да хаханьки одни. Ну и пошёл я раз на охоту, отец мой меня сызмальства к этому делу приучил.
Взял ружьишко и отправился в наш лес. Далеко зашёл уже. Только никого не удалось мне в тот день подстрелить. И вот иду я и тут слышу, поёт кто-то, хорошо так поёт, душевно.
- Вот это да, - думаю я, - Чего это девки так далёко в лес забрались? Поближе что ли им ягод не нашлось?
Пение приближается, а не вижу никого. Остановился я и гляжу по сторонам. И тут над самой головой смех раздался. Я аж подскочил на месте.
- Что ж ты пугливой-то какой! - смеётся девичий голосок.
Я голову поднял, а на дереве, среди ветвей, девка сидит. Да стыдоба-то какая — вся голая! Вот ничегошеньки на ей нет, Петруня! Ой, мамочки, я аж растерялся. Глаза опустил, спрашиваю:
- Ты чего это тут в чём мать родила по лесу скачешь?
А она мне эдак игриво отвечает:
- Аль не нравлюсь я тебе?
Да как захохочет.
А я стою и умом-то соображаю, в какой деревне по соседству блаженные есть? В нашей-то дурачков не водилось. А девка явно малость того, и издалёка прийти сюда не могла, значит где-то рядом живёт.
- Вот, - думаю, - Нарвался же. Теперь вошкайся с ней, выясняй откуда она, да провожай до дома. Не бросать же её тут посреди леса.
А она всё сидит, хохочет - ну как есть блаженная. А сама красивая такая, я ж успел разглядеть-то, тогда ещё глаза востры были - волосы у ей длинные, ниже пят, глаза светлые, голубые вроде, стройная, только бледная больно уж, вся белая, как снег.
Кричу ей:
- Спускайся, я тебе свою куртку дам, до деревни провожу. Где живёшь ты?
- Тут и живу, на озере лесном, - отвечает.
Вот дурёха.
Гляжу, не спускается. А ну тебя, думаю, что мне век тут стоять?
Развернулся и зашагал прочь.
А она кричит вслед:
- Погоди, оставайся со мной!
- Простите, - говорю, - Барышня, не могу я в лесу жить нагишом.
- Ну, - отвечает она мне каким-то другим нехорошим голосом, - Сам не хочешь оставаться со мной, так я заставлю!
Оглянулся я назад, сказать ей, чтоб не дурила и спускалась с дерева, и тут такое вижу…
- Что? - спросил я в нетерпении, думая услышать продолжение о том, как дед с той девкой всё же познакомился.
- Ой, Петруня, такое я увидел, что после в лес год ходить боялся. Повернулся я, а лицо у девки всё синюшное сделалось, глаза серые, мутные, что у рыбы мёртвой, оскалилась она и хохочет. Да это ещё пол беды, вот после того, что потом началось и бросился я бежать, сломя голову, не разбирая дороги и бежал, пока до деревни не добежал, там у Васькиной избы и свалился наземь без сознанья.
- Что было-то, дед?
- Та девка принялась по деревьям скакать — с дерева на дерево, с дерева на дерево. Знаешь, вот как обезьян по телевизору кажут, только ведь тогда мы тех обезьян не видели и знать не знали, что так можно. А деревья причём не близко стояли, там навроде круглой полянки было, так вот, девка та через всю поляну перелетала. Бог знает как я тогда убежать сумел? Может она к месту своему привязана и далёко не может уходить, этого не знаю.
- Так может то ведьма была? - спросил я.
- Нет, Петруня, русалка это была, это точно. По лицу её я понял. Это лицо утопленницы было. Так то вот. А ты говоришь с хвостами, с хвостами…
Мы с дедом ещё немного посидели на лавке и отправились по домам, спать. И снилось мне в ту ночь лесное озеро и девушки, водившие на берегу хоровод при свете полной луны.
Елена Воздвиженская
ссылка