Диктофонная записьПожалуй, более отвратную погоду для декабря сложно придумать. Столбик термометра четвертый день стоит на нуле. С неба накрапывает мелкий дождик, на дне луж коварно притаился лед, ожидая, когда запоздалый пешеход ухнет со всей силы в воду. Хорошо, если одежду испачкает, а ведь может и в «травму» попасть.
Так, начну свой рассказ....
В тот день я ступал по тротуару, словно сапер, нащупывая американскими берцами наиболее безопасный путь, пытаясь удержаться на коварной наледи и ежась от ветра. Даже вечерние предновогодние огни не радовали глаз. Из окон светило уютом, теплом. Казалось, у людей все хорошо — семья в сборе, смотрят телевизор, обсуждают планы на праздники. А я иду без цели по мокрому городу. Мне совершенно не хочется возвращаться домой. Кто меня ждет? Кому я нужен? Я и порядок давно не навожу просто потому, что никто не заглянет ко мне в гости, никто не оценит стараний и не осудит за бардак. Ну, а мне и так сойдет.
Впереди меня замаячила девушка в красном кожаном плаще. Черные волосы красиво спадали на плечи, струились по лопаткам. Дождь словно боялся задеть эту красоту, капли воды стекали по волосам, не задерживаясь.
Познакомиться, или не стоит? Она само великолепие, а кто я? Ряженый вахтер на службе вооруженных сил. Стою на КПП воинской части сутки через трое, а в выходные бесцельно гуляю по улицам. Солдат-контрактник. Да, получаю неплохо, но без образования, без каких-либо перспектив. Кому я нужен? А может, все-таки рискнуть?
Я ускорил шаг и скоро догнал незнакомку. Ее лицо словно было списано с картины. Огромные голубые глаза, чистая бледная кожа, тонкая яркая линия губ и вздернутый носик. Нет, она меня пошлет. Я быстрым шагом прошел еще сто метров, возле фонарного столба развернулся, чтобы последний раз полюбоваться идеалом.
Девушка подошла к пешеходному переходу, посмотрела налево, направо. Ах, какой у нее был профиль... Дальше, помню, меня ослепил свет фар, потом глухой удар, визг тормозов и красный плащ, распластанный по мокрому асфальту. Камазист вызвал скорую, а я вдувал новые и новые порции воздуха в ее алые губы. Я лупил по груди и качал, словно насос, ее мертвое сердце. Скорая подъехала через пять минут. После того, как меня оттащили, я тупо стоял и наблюдал за действиями врачей. Смерть наступила мгновенно — так мне сказал усатый мужик в синей куртке.
Каждый день потом я видел ее во сне. Я подходил к ней, мы знакомились, и груженый «КамАЗ» пролетал мимо, забрызгав ее красный плащ. Иногда она меня посылала, иногда говорила свое имя, но всегда она оставалась жива. Марина.
Со дня тех событий прошел год. Сослуживцы говорят, что я стал еще более нелюдим и молчалив. Нет, на самом деле, я очень разговорчив. Но говорю я в основном с диктофоном. Я гуляю по улице и наговариваю в гарнитуру свои мысли, воспоминания, изливаю в цифровое лоно плеера свою боль. Гарнитура — лучшее изобретение человечества. Человек, который бормочет что-то в микрофон, не кажется таким психом, как человек, разговаривающий сам с собой.
Сейчас я иду по той же улице, что и в тот роковой день, когда я встретил и потерял свою любовь. Неизменно светят фонари, предновогодние гирлянды.
Пятнадцатое декабря две тысячи тринадцатого года. Восемнадцать пятьдесят семь. Без семи минут год назад она умерла. Прости, Мариночка, что не познакомился с тобой тогда. Прости, что струсил.
Черт! Не может быть! Ребята, я вижу впереди себя красный плащ и черные волосы. Марина!!! Это она. (частый стук шагов, сбитое дыхание)
Марина, неужели врачи ошиблись? Вы живы!!! Я так боялся!
(тишина)
Вы меня, наверно, не помните. Вы год назад попали в аварию. Я хотел с вами познакомиться, но испугался. И тут «КамАЗ». А врач сказал, что вы мертвы.
(снова тишина)
Как мертвы? Вы шутите? Да я вас вижу и могу даже дотронуться. Вот. Значит, вы живы. Мариночка, не уходите, пожалуйста. Я вас год оплакивал. Вы — любовь всей моей жизни. Да я же ради вас хоть на край света...
(тишина)
Да, да, Марина. Я хочу быть с вами!
(голос, словно прорвавшийся в эфир радиостанции с другой волны — тихий, безжизненный, но определенно принадлежащий женщине)
Тогда пойдем.
(треск, помехи, грохот, снова треск)
* * *
Я фельдшер скорой помощи. 15 декабря 2013 года в 19.04 мне поступил вызов на ДТП. Обычная «дорожка» — «КамАЗ» раскатал по дороге молодого парня. Черепно-мозговая, куча переломов. Смерть наступила мгновенно. Водитель «КамАЗа» утверждал, что парня словно толкнули, хотя рядом с ним никого не было. Гаишники позже сказали мне, что он даже предъявил запись с видеорегистратора.
Когда мы паковали труп, я узнал парня. Примерно год назад на этом же перекрестке он пытался реанимировать мертвую девушку. Я многое повидал, но тогда меня впечатлила остервенелость, с которой он делал совершенно незнакомой девушке искусственное дыхание.
Ну да ладно, не в этом суть. Вчера ко мне пришла сестра, с которой мы дежурили в ту ночь. Бледная, вся в слезах, она показала мне диктофон. Света пояснила, что нашла его на полу в конце смены, а сегодня решила прослушать, чтобы знать, кому возвращать.
Я молча включил его на воспроизведение. Мы полночи слушали записи, познавая внутренний мир молодого человека. Мы раз десять прогоняли последнюю запись, после чего я ее застенографировал и теперь предоставил вашему вниманию. Ведь вы любите мистику, а я за двадцать лет работы от нее устал.
Дом КупыВ нашем городе во Дворце Спорта была такая традиция — каждое лето ездить на сборы всеми секциями в глухомань возле заброшенной деревни. Там разбивался палаточный лагерь, имелось футбольное поле, волейбольные площадки, и все это на фоне свежего таежного воздуха.
Сама деревня (когда-то большая — в ней было несколько десятков дворов) была на противоположном от лагеря берегу через проходимую вброд в нескольких местах речку. Надо ли говорить, что нас, 12 — 13-летних пацанов манила эта деревня неимоверно. Вот однажды ночью после отбоя собрались мы небольшим отрядом самых смелых и перешли эту речку с целью исследовать деревню. Исследовав с фонариками пару домов и не найдя ничего, кроме остатков разрушенного деревенского быта, зашли мы в дом, из которого вылетели потом на всех парах…
Внешне он не отличался от уже осмотренных домов абсолютно ничем — вполне еще бодрые такие стены, потолок, покосившиеся двери, какая-то мебель, которую прежние хозяева не посчитали нужным вывезти на новое место жительства, кухонная утварь, книги, вещи… А вот на столе мы нашли стопку старых черно-белых фотографий. Они лежали изображением вверх, были почти одинакового формата, но сделаны были в разное время, и каждая имела надпись, сделанную фиолетовыми чернилами одинаковым почерком на оборотной стороне. Изображали они все одного и того же человека в разные моменты его биографии по мере старения. Звали этого человека странно — Купа. Имя это было или прозвище — не знаю. Все надписи представляли собой простые предложения и не содержали дат.
Мы столпились вокруг стола, подсвечивая себе фонариками, и начали рассматривать фотографии. Началось все банально — с изображения младенца мужского пола в старомодной кроватке. Надпись на обороте гласила: «Купа родился». Далее младенец, окрепнув, встал на ноги и сделал первые шаги. Надпись на обороте свидетельствовала: «Купа пошел». Купа рос, вот он качается на качелях, идет в школу, катается на велосипеде… Неизвестный Купин биограф скупо комментирует все Купины действия: «Купа вырос», «Купа уходит в армию», «Купа из армии возвращается, устраивается на работу, покупает мотоцикл»… Никаких Купиных родственников или там друзей на фото нет — каждый раз Купа, уже превратившийся на фото во взрослого худощавого мужика с щетиной, запечатлен на фотографии один, на лице практически никаких эмоций. Лишь следы старения. Купа то, Купа се, Купа в огороде, Купа сидит за столом в комнате и внимательно смотрит в объектив… Внезапно нам стало понятно, что это тот самый стол и та самая комната, в которой мы смотрим Купины фотографии и читаем надписи. Стало дико жутко, тем более что оставались последние фотографии… На них Купа сильно сдал, стал выглядеть неприятно, под глазами появились вурдалачьи тени, щеки впали, но все так же остались покрыты неопрятной щетиной. И хотя было ясно, к чему Купа так верно шел, последняя фотка все же оказалась неожиданной. На ней в центре той же комнаты и, вероятно, на том же самом столе стоял гроб, а в нем лежал с не полностью прикрытыми глазами жуткий Купа. Надпись на обороте фото подтвердила: «Купа умер»…
Ясное дело, что желание находиться в Купином доме, где по непонятной причине остались кем-то аккуратно разложенные по этапам Купиной жизни фотографии, потихоньку пропадало. Но сбежать сразу вот так, конечно же, было «не по-пацански». Кто-то нашел ручку люка, ведущего в подвал, и предложил сдвинуть ее и посмотреть, что там есть. Мы с радостью уцепились за эту возможность сменить тяжелое молчание на хоть какую-нибудь деятельность и рванулись поднимать этот люк. Люк оказался очень тяжел. Когда мы все-таки подняли его, кто-то посветил фонариком вовнутрь…
Все одновременно заорали от ужаса и бросились из дома прочь со всех ног. Мы бежали по темной пустой деревне и кричали во все горло. Речку мы перемахнули, не заметив даже, попали ли на брод или нет.
Там, в подвале, луч фонаря высветил гроб. Я до сих пор уверен, что в гробу лежал Купа. Кто он был такой — даже не хочу знать.
Как я чуть по глупости не продала душуСобственно сама история. Было мне тогда где-то лет 13-14. Помню, были зимние каникулы. Холодно - особо не погуляешь. Компьютеров тогда еще не было. В общем, на тот момент коротала я свой досуг чтением книг.
Помню, попалась мне книга то ли с английскими, то ли с ирландскими сказками. И там вычитала я сказку, где по сюжету один бедняк решил продать свою душу нечистому, причем там даже способ был описан. По понятным причинам полностью описывать его не буду, но если вкратце, то нужно самому составить договор, описав свою просьбу, в обмен на что ты продаешь душу, соответственно, подпись поставить и положить данный "документ" на ночь под подушку. Если поутру находишь бумагу, подписанную второй подписью, то сделка состоялась. Блин! И это в книге с ДЕТСКИМИ сказками! Ну, соответственно, любопытство - это наше всё! И я решила попробовать! Уж чего я там просила, я уже и не помню - много лет прошло. Но сей "докУмент" был мной состряпан довольно резво. Все сделала и легла спать.
И вот утром (знаете, такое состояние, когда собираешься вставать, но то просыпаешься, то вновь проваливаешься в неглубокий сон, и получается вроде и спишь, и не спишь) проснулась, помню про эту бумажку, все собираюсь просунуть руку под подушку (вот-вот сейчас) и снова засыпаю, и так несколько раз. Слышу как мама на работу собирается, но никак не могу окончательно проснуться. И вот в очередной такой сонный "провал" снится мне, что я всё же просовываю руку под подушку, достаю этот договор - там подписи второй нет, но раздаётся зычный мужской бас: "ПОЛ, УКАЖИ СВОЙ ПОЛ!!!" Мама дорогая! Я вскочила в холодном поту, сердце бешено колотилось, этот голос все еще звучал у меня в ушах (даже спустя столько лет я помню его). Короче, я бегом сожгла все это над конфоркой и, можно сказать, отделалась легким испугом!
До сих пор прошу прощения перед Богом за эту глупость! И чтобы могло бы со мной быть, напиши я договор "правильно"! В заключение хочу сказать, что не нужно лезть туда, куда не положено, как бы банально это не звучало. Не стоит испытывать темные силы, особенно из любопытства и в ожидании "спецэффектов". Спасибо всем, кто дочитал мою историю до конца.
Сто заговоров на порчу для домохозяек Автор: Albertia Inodorum
Сами знаете, как оно бывает — устаёшь от большого города, от людей и вечной суматохи, от запаха улиц, льющегося в форточку, и тусклой припылённой зелени. Вот и мы с супругом, как-то одновременно, почти спонтанно, приняли решение сдать на год нашу квартиру, а самим махнуть жить на дачу. Благо фазенда наша загородная благоустроена не по-дачному, там и отопление есть, и колодец с насосом, электричество имеется. Банька, опять же.
Муж у меня художник, а я, вообще-то, продавцом последние годы работала, в свободное время развлекая себя написанием коротких рассказов. Так вот и порешили — отдохнуть год подальше от города, наедине друг с другом. Заняться творчеством, иногда встречаться со знакомыми. Фрилансить понемногу, если денег вдруг будет не хватать. Но главное, чего желали мы оба — тишины.
Квартиросъёмщики нашлись довольно быстро — такая же семейная пара. Муж, смеясь, назвал их «реверсивными» — они, наоборот, из деревни подались в город и желали начать как следует зарабатывать. Квартиру сдали, как положено, с контрактом, они даже плату вперёд за два месяца внесли. Только лично мне эти ребята немного странными показались — тихие какие-то уж очень. Правда, все посторонние мысли я быстро отмела. Шумный город после деревенской глуши ошеломляет — вот и их, видно, оглушил.
Закончив с квартиросъёмщиками и дав им все напутствия, мы погрузили сумки в машину и ломанулись на волю. Я предвкушала целый год, а может, и больше, тихого отдыха. Не раздражала даже пробка, в которой мы два часа простояли на выезде из города. Потом вырвались наконец, и минут через сорок стремительной езды по полупустой трассе свернули на боковую дорогу, ведущую к дачному посёлку. Опустили окна, и в машину полился свежий, пахнущий соснами, воздух. Хорошо-то как было — слов нет.
Вы уже догадываетесь, думаю, что спокойного отдыха у нас не получилось. Но обо всём по порядку.
Несколько первых дней мы провели тюленями, поздно просыпались, поздно ложились, жарили шашлык — в общем, нет смысла описывать все развлечения, которые могут себе позволить два половозрелых человека на природе. Главное началось на четвёртый день, может быть, на пятый — не помню точно. Но знаю одно — время близилось к полуночи, а мы сидели на кухне и играли в карты на копейки для интереса. Вдруг мы оба вздрогнули от шума в соседнем помещении — будто кто-то пробежал, громко топоча ногами, по лестнице наверх.
Уронив карты, муж схватил первое, до чего дотянулся — кочергу, и побежал догонять топтуна, прежде чем я успела его остановить. Я сама вооружилась лопаткой для выгребания золы из того же набора, что и кочерга, и приготовилась ждать. Долго не пришлось — обшарив второй этаж дома, муж вернулся на кухню в полном недоумении, ибо никого не нашёл, да и входная дверь была закрыта нами же изнутри — то есть незаметно выйти никто не мог. Ну да ладно. Посмеявшись над собственными страхами, мы сложили оружие и продолжили свою игру.
На следующую ночь, примерно в то же время — полночь, плюс-минус несколько минут, — грохот повторился, теперь уже непосредственно на втором этаже, в мезонине, где находилась студия. Когда мы с супругом пошли проверять, кто там, то снова никого не нашли. Только мольберт был свален на пол и одна из ножек сломана, точно по неё кто-то от души вдарил ломом, холсты повалены и перемешаны, некоторые и вовсе порваны, а по разбросанным тюбикам с краской будто кто-то попрыгал. Честно, нам стало не по себе, но, будучи натурами, скептически настроенными ко всему сверхъестественному, мы удовлетворились предположением, что всем этим событиям можно найти логическое объяснение. Другое дело, что объяснения мы сами не нашли.
Днём всё как-то забывалось, ведь было спокойно — как и вечером, когда уже темнело. Но едва время подходило к полуночи, в доме наступало беспокойство, и с каждым разом всё более явно чувствовалось некое зловредное присутствие. Так, на другой вечер я, переборщив с вином, легла вздремнуть на диванчик, но проснулась будто от толчка. Стрелка на часах замерла на отметке «12». Я перевела взгляд на дверь со вставкой из матового стекла, за которой горел ночник, и этот неяркий свет отчётливо выделял чью-то фигуру, стоящую за стеклом. Деталей не было видно — только расплывчатый силуэт человека, прижавшего ладони к стеклу и явно пытавшегося всмотреться сквозь него в комнату. Что-то было не так в его облике, но что, я не успела понять. Да и не хотела, если честно.
— Дим, это ты? — со сна голос был хриплый. Человек за стеклом качнул головой и, развернувшись, очень медленно прошёл мимо двери и исчез в соседнем помещении.
Это был не муж. Потому что едва этот силуэт скрылся, в комнату вошёл мой супруг и спросил, что случилось. Врать не стала — рассказала, что в доме определённо кто-то есть… только мы его снова не нашли. Запертый изнутри дом, абсолютно пустые помещения, даже подвал и чердак мы обыскали — нет никого.
Окончательно присутствие потусторонней силы выявили садовые брызгалки. Когда становилось темно и с ночной прохладой появлялись комары, мы включали на ночь эти поливалки в виде пластиковых ромашек, и несколько часов подряд они орошали газон и клумбы. В районе полуночи я вышла на крыльцо, чтобы перекурить, и включила фонарь над дверью. Он освещал несколько метров пространства перед крыльцом, альпийскую горку, захватывал кусок дорожки и пару ромашек-брызгалок. Прыскавшая из них вода блестела в свете электрической лампы. Я залюбовалась рассыпающимися в стороны радужными каплями, но тут кое-что мне показалось странным. Вода в одном месте точно натыкалась на невидимую преграду, крупные капли отскакивали в стороны и падали на лужайку. Я всмотрелась туда, пытаясь понять, в чем дело… и выронила окурок.
В частых и мелких струях из поливалок просматривался будто бы прозрачный человеческий силуэт, нечётко, но достаточно явно. Как будто там стоял какой-то невидимка, проявившийся из-за падавшей на него воды. И, точно поняв, что я его заметила, он шевельнулся и неторопливо пошёл к крыльцу. Трава приминалась под его шагами.
Я не помню, как убежала оттуда, но пришла в себя, уже закрывая дверь на все возможные защёлки. Притащила из кухни полено, подперев им дверь. На грохот спустился муж, я ему рассказала, в чём дело. Не знаю, поверил он мне или нет — в такой бред действительно сложно поверить, я согласна. Но я видела это всё своими глазами. Так что супруг пообещал, что завтра же мы скатаемся в город, чтобы провести ночь вне дачи. Понятно зачем — если неведомые шумы и силуэты будут и в гостинице нас преследовать, будет повод усомниться в собственном психическом здоровье. Хотя с ума, как известно, поодиночке сходят…
В общем, посовещавшись и вздрагивая от малейшего шороха, легли спать. А было от чего вздрагивать — остаток ночи с примерно равными промежутками кто-то стучался к нам в дверь и окна. Медленно так, но с силой, по три стука сделает и затихнет. И добро бы ещё на первом этаже действо происходило — так бы мы решили, что к нам пытается дозваться кто-то из соседей, — но в какой-то момент стучать начало и в окна второго этажа, к утру и вовсе на крышу перебралось. Стук утих, когда начало рассветать. Правда, долго поспать нам не удалось. Новый стук, настойчивый и многократный, перемежавшийся с дребезжанием звонка на воротах, заставил мужа выбраться из постели и посмотреть, что там за гости. Гости оказались на машине с мигалкой и в форме — три вполне материальных мужика из полиции.
Я не буду заострять внимание на всех тяготах и разбирательствах. Скажу только, что полиция навестила нас, потому что пара, которой мы сдали квартиру, оказалась убита. К счастью, наше присутствие на даче в ночь убийства подтвердили все соседи в окружающих домах — видели нас поодиночке и вместе, в окнах и на крыльце, так что с нас подозрения в итоге оказались сняты.
Только знаете что? В конце концов мы узнали все подробности убийства в нашей квартире. Узнали, что кости этих ребят были так переломаны, точно их швыряли о стены, как мячики. И что лица были чьей-то жестокой рукой превращены в безобразное месиво, так что их едва опознали. И что в комнате, где были найдены тела, нашли также два конверта, в каждом из которых была горсть сухой земли, пучок каких-то спутанных волос, ржавый гвоздь и фотография. Фотография со мной и моим мужем. Обе были точно исцарапаны вдоль и поперёк чем-то тонким, точно эти убитые ребята пытались сделать нам с супругом что-то плохое по совету из книжек вроде «Сто заговоров на порчу для домохозяек», и как будто до нас на даче дошёл только отголосок этой гадости.
Но главное, о чём мельком упомянул в разговоре один из следователей — все двери и окна в нашей квартире были заперты изнутри.
Дед Юра (повтор
)
История эта произошла с моим знакомым. На момент нашего разговора, а было это, наверное, году в 1997, ему было примерно 74 года. Прожил он тяжелую жизнь, прошёл всю войну, голод и трудные послевоенные годы. Поднимал, как все, страну из разрухи, работал и вырастил двух замечательных сыновей. Человек он был добрый, не озлобленный на людей, несмотря на свою нелёгкую судьбу. Мы его звали просто — дед Юра. Как-то в разговоре я, тогда ещё молодая девчонка, спросила его: «Деда Юра, а ты в Бога веришь?» — а он так посмотрел на меня многозначительно и произнёс: «Не знаю, девонька, вроде верю, но я Его не видел, а вот то, что видел, до сих пор толком объяснить не могу». Поводов не верить в правдивость истории у меня нет. Наверное, потому что я видела, как этот человек мне рассказывал всё это. Как в какой-то момент у него выступали слёзы, и как трудно ему было это вспоминать, каким тяжелым и серым становился его взгляд — он смотрел куда-то сквозь меня, делая долгие, многозначительные паузы в своём рассказе.
Далее пересказываю от его лица.
«Мне только исполнилось 18 лет, когда началась война, меня сразу призвали, и я был одним из первых, кто увидел этот ужас своими глазами. Мы, мальчишки молодые, были храбрецами. Тогда нам казалось, что мы быстро победим врага, ведь наша великая страна может постоять за себя. На фронт добирались весело, даже с азартом каким-то. В общем, дурачьё — мальчишки сопливые!
Но оказалось, всё не так, как мы думали. Мы по-настоящему узнали, что такое война. Смерть, смрад, окопы, грязь и вши, сон по три часа в сутки на мокрой холодной земле, каша, хлеб и бой — мне тогда казалось, что он не прекращался. Немец пёр так, что мы только успевали отступать, сверкая пятками. Из тех ребят, с которыми я успел сдружиться, в первые же дни почти никого в живых не осталось, все полегли. У меня тогда в голове это не умещалось — как же так, был человек, и нету?..
В первый же мой месяц на фронте мы попали в окружение, положение наше было ни к чёрту. Командир наш — лейтенант чуть старше нас, такой же мальчишка, но смотрели мы на него, как на Бога. А он растерялся совсем. Ему же надо решение принимать, а что он знает-то?.. Единственный наш выход был по болотам, а кругом немцы, и носа не высунуть. Был у нас мужичок один, якут вроде, да имя у него было заковыристое, поэтому так мы и звали его — Якут, а он не возражал. Говорил, что он охотник и много раз сам ходил по болоту, и если мы его слушать будем, то проведёт. А что делать — выхода у нас другого не было, либо под пули, либо в плен, что по нашему воспитанию было хуже смерти. Выбирались мы долго, тяжело, болото прошли за сутки, а потом лесом почти неделю шли к своим. Но добрались. Вышли наконец-то, оголодавшие, оборванные. Но счастью нашему не было границ.
А затем опять бои, отступления. Мне до этого везло как-то, живой, даже ни разу не оцарапало. В этот бой не обошло и меня. Ранение было не тяжелым, в плечо, а вот Якута хорошо покромсало, ногу всю разворотило, я раненый тащил его, окровавленного и без сознания, на себе с поля боя.
Попали мы с ним в разные госпитали — и там-то всё и началось. Сплю я — и вдруг у меня в ушах звон, да такой противный, что аж зубы свело, прям не звон, а писк какой-то. Проснулся, за голову схватился, а у самого аж слёзы из глаз от звона этого. И вижу, перед койкой моего соседа напротив стоит женщина. Да красивая такая, молодая, в длинном платье, белом, и волосы русые расплетены, да по пояс длинные. Она наклонилась к парню и поцеловала его в лоб, рукой так по щеке погладила, как пожалела. И пошла к выходу.
Утром я проснулся и, вспомнив ночное видение, подумал, что это был сон. Посмотрел на койку соседа, а кровать заправлена, и нет его. Спросил тогда у мужиков: «Где товарищ-то?» — а мне говорят: «Да помер ночью, утром только заметили».
А через пару ночей опять повторилось: снова проснулся я от этого звона в ушах, и снова она стоит, совсем рядом перед моим соседом справа, он «тяжелый» был, лежал почти всё время без сознания. Смотрю я на неё, а она красоты неописуемой и черты все какие-то милые, родные прям. Снова она наклонилась, поцеловала его в лоб, развернулась и пошла к выходу, и тут я понял, что не слышу её шагов. Пол деревянный, даже слышно было, как мыши бегают, а тут тихо, только сопение да храп. С меня как наваждение спало, вскочил с кровати, пошел за ней, даже окликнуть хотел, а она прям на моих глазах растворилась в воздухе, как и не было её тут. Стою я и глазам своим не верю. Головой потряс, может, думаю, привиделось мне, даже по щеке себя похлопал. Вышел на улицу, постоял, папироску закурил, ну всё, думаю, тронулся умом-то. А наутро выяснилось, что сосед мой, которого красавица эта поцеловала, тоже помер.
После госпиталя вернулся в расположение своё, и той же ночью опять она пришла, и все, кого она поцеловала в ту ночь, в следующем бою погибли. В общем, понял я тогда, что смерть это была, и как-то мне от этой мысли не по себе стало: я комсомолец, боец красной армии, а тут чертовщина какая-то. Рассказывать никому и не думал — а что я скажу? И сам-то себе не верил, а уж другим рассказывать, так вообще засмеют.
Но вот одной ночью проснулся от звона и в ужасе понимаю, что опять её увижу. Глаза открываю, а она прям надо мной стоит и смотрит на меня, и взгляд у неё такой нежный, теплый, прям как у мамы. Я сказать ей что-то хочу, а язык меня не слушается, и рта не открыть. Ну всё, думаю, каюк тебе, Юра, раз эта пришла. И так мне тоскливо стало, вспомнил я девушку свою любимую, любил я очень одноклассницу свою Люсеньку, даже сказать ей об этом не смог до войны, маму и отца вспомнил и сестрёнку младшую, слёзы из глаз покатились, да так мне себя жалко стало, что не увижу их больше никогда. Стоит эта красавица и всё смотрит на меня, а мне кажется, что целая вечность прошла.
Вдруг слышу, откуда-то издалека пение какое-то, как мычание и стук барабанный. Глазами вожу, увидеть пытаюсь. Смотрю — а за гостьей этой Якут наш стоит и мычит что-то нараспев да в бубен бьет, а наряд на нём занятный такой, с верёвочками какими-то да перьями, и бубен этот странный. Мне тогда показалось, что он на индейца похож, как их в книжках рисуют. Красавица та в лице поменялась, хмурая такая стала, глаза серьёзные, черты лица стали острыми какими-то. Она развернулась к нему и растаяла в воздухе вместе с Якутом. А с меня оцепенение спало, да понять ничего не могу, почему она меня-то не поцеловала, откуда Якут тут взялся, он же в госпитале, и что за наряд был на нём, неужто помер товарищ мой? Так и просидел всю ночь в раздумьях своих, да письма родным писал, думал, в последний раз.
В следующий бой шел с полной уверенностью, что убьют меня. Да нет, не забрала почему-то меня краса эта. И дальше воевал, без ранений даже. И не видел больше её. Уже стал посмеиваться над собой. Дескать, ранение сказалось, вот и привиделось, а я тут напридумывал себе ерунды всякой, как бабка суеверная.
Но свела опять судьба меня с Якутом, выздоровел он, и нога на месте, только прихрамывал малёхо. Когда мы с ним повстречались, я обрадовался очень, да на радостях и рассказал про тот случай, когда с бубном-то его видел, рассказал да посмеялся, говорю: «Привидится же такое. Я уж думал, помер ты в госпитале». А Якут сидит, смотрит на меня как-то хитро да с прищуром, улыбнулся одними глазами и говорит: «Тебе жить надо, сыновей растить, а за то, что спас меня тогда раненого, вытащил на себе, я твой должник».
Уж и не помню, сколько времени прошло с нашего разговора, однажды опять разбудил меня звон. Открываю я глаза и вижу, стоит опять она, да улыбается, а за руку держит Люсеньку, любимую мою. Я кинуться хотел к ней, закричал что-то, а они пропали, растворились… Потом узнал из письма маминого, что погибла Люсенька в бомбёжку.
И стала эта зараза, ночная гостья, всех моих близких мне показывать, кого она к себе прибрала, всех друзей, родственников да одноклассников моих, я ненавидел её всё больше, кричал, плакал, как во сне, а она и отца моего привела, и сестрёнку младшую. Выл я тогда как волк раненый, землю грыз от боли такой, а не вернёшь их. Мать от горя чуть с ума не сошла — Галя, сестрёнка моя, от воспаления лёгких в эвакуации умерла, простыла сильно, а какое в войну лечение... Там и похоронила её мать, на чужбине. А отец на фронте погиб, я только в 49-м могилу его нашел, однополчанина его встретил, тот и рассказал, где отца похоронили. Мать всё время писала потом, чтоб берёг себя, если и меня потеряет, не переживёт. Как я ненавидел тогда эту гостью ночную, а сделать ничего не мог.
С Якутом нас судьба развела, и не знаю даже, живой он с войны вернулся или погиб. У кого ни спрашивал, не знает никто. Так и не видел его больше. Только потом, спустя много лет, я услышал про шаманов якутских — может, и Якут мой шаманом был? Ведь это он нас из окружения вывел по болотам. И спас тогда ночью меня от смерти за то, что я его раненого вытащил. Не знаю. И про сыновей он мне тогда сказал, а я внимания не обратил на его слова.
А сыновья у меня много жизней спасли, они врачи оба. Старший — военный хирург, в Афганистане был, сколько жизней он тогда спас, и не пересчитать, а младший по его стопам пошёл и тоже хирургом стал. Вот и думаю я сейчас, прожив жизнь свою заковыристую — может, видел тогда это Якут? Может, знал, что сыновья мои много жизней спасут и многим людям помогут? И для этого он тогда меня вытащил из объятий смерти той, красивой. Но она всё равно своё взяла, зараза — отца с сестрой и дедов моих в войну, а уж после, в 65-м, и мать забрала».
Р. S. Дед Юра умер в 85 лет тихой спокойной смертью во сне в своем доме. До последних дней он находился в ясном уме и твердой памяти. У него пятеро внуков, трое стали врачами. Земля ему пухом и царствие небесное...
Источник:
интернет
Диктофонная запись (Прочитано 2118 раз)