Услышав звонок телефона, Мира Александровна медленно вышла в прихожую. Машинально оторвала с висевшего над аппаратом календаря вчерашний листок, который забыла убрать утром. Несколько секунд пыталась сосредоточиться, чтобы запомнить открывшуюся под ним дату: 5 марта 1953 года... Потом приподняла трубку с таким усилием, будто черный эбонитовый аппарат вдруг налился свинцом.
Звонил балетмейстер Леонид Лавровский, неделю назад начавший в Большом театре долгожданные репетиции балета «Каменный цветок». Еще сегодня утром он заходил к Сереже, советовался о нескольких трудных местах в партитуре. Кажется, с тех пор минула вечность...
— Мира Александровна, простите, что поздно, только что закончили... Все прошло отлично... Если позволите, я хотел бы в двух словах отрапортовать Сергею Сергеевичу...
Повисшая на том конце провода выжидательная пауза давила в уши... Усилием воли она разлепила пересохшие губы и в следующее мгновение как будто со стороны с недоумением услышала собственный, ставший вдруг чужим и далеким голос, выговаривавший немыслимые, невозможные для сердца слова:
— Простите, но Сергей Сергеевич только что умер...
И провалилась в спасительную черную темноту...
Слух вернулся первым. Тихие, приглушенные закрытыми дверями, но невероятно назойливые звуки один за другим наполняли мозг... Голос отца, отдававшего какие-то распоряжения, позвякивание инструментов, которые складывала в свой докторский саквояж соседка по дому, врач «Кремлевской больницы» Евгения Теппер, прибежавшая по Мириной отчаянной просьбе, растерянные вопросы Сережиных сыновей Олега и Святослава, которых Мира вызвала по телефону, как только начался приступ... И странная звенящая тишина за окном, в проезде Художественного театра, обычно даже ночью заполненном машинами и людьми.
Открыв глаза, Мира попыталась подняться. Надо срочно найти записку. О ней ведь никто не знал, кроме нее и Сережи... Даже папе тогда не сказала...
Она вдруг как будто на минуту оказалась в том трехлетней давности зимнем дне, когда вырвала из лежавшего на столе у мужа «лауреатского блокнота» чистый листок и прямо под шапкой «Лауреат Сталинской премии Сергей Сергеевич Прокофьев» написала: «Мы хотим, чтобы после нашей смерти нас похоронили рядом». Сергей, ставя подпись, по привычке сократил собственное имя до одних согласных: СПКРФ. Мира подписалась «М. Прокофьева» и в скобках добавила: Мендельсон. Она так и не разучилась добавлять к своей новой фамилии старую, девичью. Как будто какое-то неосознанное, спрятанное в самой потаенной глубине души сомнение никак не давало ей окончательно вступить в права, которых она так долго добивалась...
Пошарив рукой в дальнем углу ящика, Мира Александровна извлекла сложенный вчетверо заветный листок. Нужно будет положить поближе, чтобы в случае чего он непременно попался людям на глаза. В том, что жить без Сергея она не сможет, Мира была уверена. Как ей теперь казалось, с того самого августовского дня 1938 года, когда увидела его впервые в столовой кисловодского санатория им. Горького, где отдыхала с матерью и отцом-профессором.
Они вошли вдвоем: высокий лысоватый блондин в круглых очках, широко шагавший какой-то удивительно стремительной пружинистой походкой, и миниатюрная черноволосая женщина с точеной фигурой и такими же точеными чертами красивого лица. Женщина, которая до сих пор где-то далеко, в бескрайних просторах российской тундры, носит ту же фамилию, что и Мира...
— Это композитор Прокофьев, — наклонившись к Мире, шепнул сидевший за столом вместе с Мендельсонами сын академика Ферсмана...
Как будто услышав его слова, Сергей Сергеевич обернулся и пристально посмотрел на Миру... И ей вдруг показалось, что, несмотря на несколько десятков метров, разделявших их, она совершенно явственно различила за стеклами очков невероятную синеву его глаз.
Впрочем, студентке Литинститута Мире Мендельсон, по нескольку раз в месяц бегавшей в консерваторию, расположенную в десяти минутах ходьбы от родительской квартиры, имя композитора было известно .А к вечеру благодаря Ферсманам Мира знала и кое-что о личной жизни так поразившей ее воображение элегантной четы.
О том, что жена Сергея Сергеевича, Каролина Кодина, которую все в России называют Лина Ивановна, а сам муж зовет за страсть к пению Пташкой, наполовину испанка, наполовину полька, но прекрасно говорит по-русски, впрочем, как и на французском, английском, немецком и испанском языках. Что около года назад чете Прокофьевых, у которых двое сыновей-подростков, выделили прекрасную четырехкомнатную квартиру на Садовом кольце. Что композитор с женой весной побывал в большом концертном турне по США и что по Москве Прокофьев разъезжает на купленном несколько лет назад в тех же Соединенных Штатах синем Ford. «Под цвет глаз», — про себя подумала Мира, но конечно же промолчала — не столько из скромности, сколько из страха раньше времени обнаружить перед всеми страстный интерес, который в ней с первой же встречи возбудил этот человек.
Уже потом, спустя полтора года, во время тягостной зимы 1939-го, что до краев была наполнена тоской по Сергею, ожиданием редких встреч, жгучей надеждой, охватывавшей сердце от каждой телефонной трели, и таким же жгучим отчаянием, если звонок оказывался «не тем», мать в сердцах спросила ее, что же такого неповторимого нашла Мира в близоруком, пухлогубом сорокавосьмилетнем Сергее Сергеевиче... Разве мало в Литинституте симпатичных ровесников, с которыми дочь давно дружна: Костя Симонов, Миша Матусовский, Женя Долматовский?.. Но Мира в ответ только расплакалась.
Если бы только мама знала, сколько раз она сама задавала себе этот вопрос, не находя ответа... Да и разве можно его найти? И разве она хотела, чтобы все вышло так, как вышло? Чтобы ее единственная любовь стала причиной чьего-то горя? И неужели все злоключения последних лет — болезнь Сережи, травля, которой нет конца, предательство друзей, одиночество — это плата за ту безрассудную любовь, которой их одарила судьба? Что ж, зато теперь они, похоже, за все расплатились сполна.
Давняя, не изжитая годами зависть к Лине Ивановне вдруг пронзила сердце Миры... Почему ей, а не Мире, достались лучшие Сережины годы? Годы славы, успеха, побед? Почему она, а не Мира, встретила его молодым, беззаботным, уверенным? Вот и теперь судьба дает ей отсрочку: туда, где сейчас Лина, новости приходят с опозданием. А значит, для нее Сергей еще несколько недель, а может, и месяцев останется живым... И даже когда она узнает о его смерти, у нее останется утешение — Сережины сыновья. У Миры их никогда уже не будет...
Молодость ушла. Ушла на тягостную борьбу за любовь и право ее не скрывать. Ушла из-за нее, из-за Лины... Ну почему она оказалась так непреклонна, так упряма? Почему сразу не захотела уступить тому, что было сильнее ее?
... — Ну что же ты стоишь, Сережа? Познакомь меня с твоей поклонницей... Может быть, пригласим ее на чай?
Кокетливо и чуть лукаво улыбаясь, Лина Ивановна переводила взгляд с мужа на Миру, как будто не замечая ни его сердитого смущения, ни ее откровенного испуга. Мира не выдержала первой:
— Простите, меня папа ждет.
И побежала к машине, где ее в мрачном молчании и в самом деле поджидал отец.
О том, что у мужа роман с молоденькой студенткой Литинститута, Лина Ивановна догадалась давно. Странные письма в почтовом ящике без обратного адреса и почтового штемпеля, но запечатанные в двойной конверт, странные звонки, обрывающиеся в то мгновение, когда она едва успевала сказать в телефонную трубку «алло». Все это началось еще осенью 1938-го, так же как и странные отлучки мужа то на уроки танцев в Дом ученых, то на якобы одинокие прогулки по Воробьевым горам или Сокольникам. Обычно пользовавшийся услугами шофера, в такие вечера Прокофьев садился за руль сам...
К романам мужа ей было не привыкать. Она знала, что несмотря на свою казалось бы неромантическую внешность, Сергей пользуется неизменным успехом у женщин. Так было всегда.
Далеко не сразу Лине удалось стать номером первым в этой череде вечно вращавшихся вокрут Сергея женщин... Они поженились в немецком городке Этталь, на третьем году совместной жизни и спустя четыре года после первой встречи. В тот момент Лина уже ждала Святослава, появившегося на свет через четыре месяца после венчания. Конечно, она догадывалась, что быть отныне единственной женщиной в жизни Прокофьева ей не удастся, но, приняв правила игры, никогда не задавала мужу лишних вопросов... . Вот и в этот раз она была уверена, что все обойдется ... Слишком уж непохожа была угловатая неулыбчивая девушка с тонкими губами, напоминавшими клюв утенка, на роковую красотку. Что ж, возможно, эта девушка чем-то напомнила мужу его первую большую любовь. Ничего удивительного: когда тебе под пятьдесят, ностальгия по молодости не редкость... В любом случае скандал поднимать не стоит. Куда тоньше будет познакомиться, а возможно, и подружиться с соперницей. Когда Сергей увидит их рядом, он конечно же осознает всю абсурдность своего увлечения...
19 марта 1941 года ушёл из семьи Сергей Прокофьев , покидая жену и сыновей, он взял с собой только маленький чемоданчик с бельем и нотами. Всю весну 1941 хода они мыкались в Кратове по чужим дачам, казавшимся тогда охмелевшей от счастья Мире почти дворцами. Она топила печку, таскала в огромных корзинах продукты со станции, он же, как будто срисовывая с нее главную героиню, дописывал балет «Золушка», набрасывал план оперы «Война и мир»... А потом июньским днем прибежала бледная как смерть жена сторожа и сказала, что по радио говорят о бомбежках Киева и Минска.
Несмотря на уговоры Сергея, ехать в эвакуацию вместе Лина Ивановна отказалась наотрез, оставшись с сыновьями в Москве. Сергей ехал мрачный, мучился своей виной, а Мира... Садившиеся с ними в вагон знакомые, многие из которых, как Николай Мясковский и его сестра, долгие годы дружили с Прокофьевыми, не знали, как ее называть. Скрывая смущение под шуткой, окрестили «подругой гения»... И Мира старательно улыбалась в ответ, делала вид, что на большее и не рассчитывает...
Сразу после возвращения из эвакуации в Москву Мира начала все упорнее требовать от Прокофьева развода с Линой Ивановной. Жизнь возвращалась в прежнюю мирную колею, и все, на что во время войны смотрели сквозь пальцы — не до того было, — снова начинало иметь значение и вес. Оставаться и дальше в ранге «подруги гения» Мире казалось неприличным.
В начале 1945-го ее отец выхлопотал им квартиру на Можайском шоссе. Невероятная даль, но зато свой угол. Неделю спустя вышедший в близлежащую кондитерскую Прокофьев упал на скользкой улице и сильно ударился головой. Несколько дней провел дома, пытаясь, как он выражался, «отлежаться», но когда начались бред, галлюцинации и жар, Мира, несмотря на его протесты, вызвала врачей. Тяжелейшее сотрясение мозга, осложнившееся пневмонией, несколько месяцев держало Сергея Прокофьева между жизнью и смертью. Мира, не отходя ни на шаг, ухаживала, кормила, следила за процедурами, хлопотала о путевках в санаторий и еще тысяче мелочей...
В ту же осень Сергей Сергеевич начал с Линой переговоры о разводе. Она отказывала раз за разом: то, никогда не будучи истовой католичкой, вдруг начинала упорно ссылаться на святость венчания, то заявляла, что не даст развода до тех пор, пока Сергей не выхлопочет ей разрешение на возвращение во Францию, то начинала сама хлопотать, встречаясь с представителями иностранных посольств, которых рядовые советские граждане предпочитали обходить десятой дорогой. Сыновья твердили Сергею, что нужно оставить все как есть...А потом случилось невероятное: композитору позвонили «из органов». Сказали, что никакой нужды в разводе нет: их с Линой почти двадцатичетырехлетний брак, заключенный, во-первых, за рубежом, а во-вторых, по церковному обряду, согласно советским законам, попросту... не существует. И чем скорее композитор и Лина прекратят ненужную шумиху вокруг своих отношений, тем лучше. После такого заявления проявлять упрямство и добиваться официального развода дальше было попросту небезопасно.
1948-й начался для Миры с долгожданного — 15 января она официально стала женой Прокофьева. Расписывались в Свердловском загсе. Торжество, даже скромное, Сергей устраивать не захотел — сослался на нездоровье. О регистрации нового брака Сергея Сергеевича следовало сообщить Лине и сыновьям, и разговор предстоял не из легких. На душе между тем и так было тяжело: три дня назад член Политбюро и главный идеолог страны Андрей Жданов, уже прославившийся разгромом Ахматовой и Зощенко, собирал в ЦК ВКП(б) совещание с участием композиторов. В воздухе запахло очередным погромом.
Тучи сгущались над головой Прокофьева. От греха подальше решено было вернуться на дачу на Николину Гору, которую они с Мирой купили для поправки его пошатнувшегося здоровья.Так тогда делали многие, над чьей головой сгущались тучи. Поселок стоял в снегу, как куполом накрытый звенящей тишиной: ни телефона, ни газет... Людей тоже почти не было.
Однако около полудня 21 февраля в дверь их дома постучали. Открыв дверь, Мира увидела на крыльце сыновей Сергея Сергеевича...
Олег и Святослав потом так и не смогли простить ей захлопнутую перед их носом дверь и те томительные десять минут, которые они прождали отца. А Мира так и не сумела объяснить им, что оглушенная диким, ударившим прямо в под дых страхом за мужа, просто не могла в тот момент ни говорить, ни двигаться. Так и стояла несколько минут у закрытой двери, согнувшись пополам... Потом взяла себя в руки, пошла в комнату: «Там мальчики приехали». Прокофьев, увидев ее помертвевшее лицо, ничего не спрашивая, сунул ноги в унты и снял с гвоздя ушанку.И без вопросов было понятно, что только что-то чрезвычайное могло заставить сыновей пешком пройти по февральскому морозу тринадцать километров, отделявших поселок от станции, — зимой автобусы до дач не ходили.
Этим ЧП, пригнавшим Олега и Святослава на Николину Гору, оказался арест Лины Ивановны, случившийся накануне вечером. О том, что Сергей Сергеевич, которого она и после семи лет раздельной жизни продолжала считать своим мужем, уже больше месяца женат на Мире, Лина узнать так и не успела: занятому своими неприятностями Прокофьеву было не до выяснения отношений с бывшей женой. Но в том, что его полулегальная свадьба, погром, учиненный его музыке, и арест Лины Ивановны — звенья одной цепи, сомневаться не приходилось.Отныне все близкие Прокофьева — от двадцатилетнего младшего сына до шестидесятитрехлетнего тестя стояли на краю бездны...
Всегда прямой, независимый, порой по-мальчишески задиристый, остроумный, блестящий, Прокофьев был скован по рукам и ногам. Любое неосторожное слово, косой взгляд не в ту строну мог стать последним если не для него, то для любого из дорогих ему людей... И он молчал. Молчал даже когда на Первом съезде Союза композиторов, устроенном в апреле, читали предательский доклад, подготовленный их с Николаем Мясковским консерваторским однокашником и ближайшим другом Борисом Асафьевым, даже когда напуганные постановлением ЦК руководители концертных залов, музыкальных театров и радиостудий по всей стране начали одно за другим снимать прокофьевские произведения с репертуара и эфира, даже когда в конце 1948-го Кировский театр демонстративно провалил открытый прогон его недавно законченной оперы «Повесть о настоящем человеке».
Денег не было... Думали продать дачу, которую покупали в кредит, но доктора запретили и думать о том, чтобы оставаться летом в душном городе... Если бы не профессорская зарплата отца, Мире с мужем пришлось бы совсем туго.
Прокофьев крепился, из последних сил цепляясь за единственный оставшийся у него спасательный круг — свою музыку.Но долго так продолжаться не могло. В июле 1949 года у Прокофьева стучился инсульт. Заниматься музыкой и особенно сочинять врачи строжайше запретили. Потянулись тоскливые годы болезней, редких улучшений, во время которых ему иногда удавалось написать что-то новое.
Сергей Сергеевич Прокофьев умер 5 марта 1953г. в тот же день , что и Сталин.
И после смерти муж оставался для Миры единственным смыслом жизни. Она успела повидать внуков Прокофьева, которых оба сына композитора назвали в честь деда — Сергеями. Но после возвращения из лагеря Лины Ивановны всякое общение с родными Сергея Сергеевича прекратилось: крушения свой семьи Лина Ивановна Мире простить не смогла. Даже ради памяти мужчины, которого обе они так любили.
Казуистика советского законодательства в отношении двух жен Сергея Прокофьева так и не была распутана до конца: до самой смерти Миры обе женщины считались вдовами одного и того же человека.
Мира Прокофьева умерла 8 июня 1968 г. Завещание, которым она так дорожила, нашли, и оно было исполнено: ее похоронили рядом с Прокофьевым на Новодевичьем кладбище. Лина Ивановна пережила не только мужа, но и свою соперницу. Она умерла в Лондоне в 1989 году.
«Подруга гения» (Прочитано 927 раз)